встретивший нас у служебного входа, оказался достаточно сообразительным, чтобы прервать монолог ревнителя устоев этой богадельни еще до того, как тот наговорил глупостей, так что мы обошлись без членовредительства. А через считанные мгновения конфликт был забыт — для того, чтобы попасть в кабинку, способную спуститься на минус четвертый, пришлось пройти многоступенчатую процедуру идентификации личности. Приятно порадовала и обстановка на самом защищенном этаже этого корпуса — в фойе появилось несколько новеньких камер, стойка дежурной медсестры обзавелась серьезной бронезащитой, в «дальних» углах помещения появились характерные «башенки» дистанционно управляемых огневых точек, а вместо какой-нибудь милашки в каноничном белом халатике посетителей встречала Мурена, упакованная в городской камуфляж.
Судя по плотности и особенностям общего эмофона, за дверями по обе стороны от стойки тоже ныкалось по боевой двойке «Яровитов», но, по вполне понятным причинам, нестись здороваться не собиралось. Пришлось обнимать инструктора по стрельбе:
— Привет, красотка! Все хорошеешь?
Временно исполняющая обязанности дежурной медсестры порадовала искренней радостью в эмоциях, чмокнула в щеку и отшутилась:
— Неа, чахну. В тоске по месту в твоем гареме…
Потом перецеловала всю мою «свиту», на миг расфокусировала взгляд, дождалась появления Варнака, которого вызвала себе на смену, дождалась его появления и вопросительно уставилась на меня. В этот момент кабинка лифта выгрузила вторую партию «Яровитов», прибывших вместе со мной, и в фойе стало тесновато. Вот я и начал с решения возникшей «проблемы»:
— Этих гавриков — снова под начало Феликса и в работу. Флюгера с Витязем — к отдыхающей смене: они будут менять Кречета с Триггером в «предбаннике» палаты Еремеева. Девчонок — переодеваться и в саму палату. А меня — на обзорную экскурсию…
«Обзорную экскурсию» мне устроил Нерон. Он же помог разобраться в нюансах уже организованной эшелонированной системы охраны корпуса, дал необходимые доступы, состыковал с командирами смен «соседей», взявших под охрану территорию госпиталя, и, конечно же, поделился последней инфой о состоянии здоровья Еремеева. Эту часть монолога я слушал, изо всех сил стараясь не представлять описанное, и надеялся на лучшее. Увы, в какой-то момент «обзорная экскурсия» закончилась, и я, перешагнув через порог палаты, набитой всевозможным медицинским оборудованием, столкнулся с реальностью. Реальность не понравилась от слова «совсем» — мало того, что Виктор Викторович выглядел… хм… крайне неважно, так еще и в эмоциях Леры и Афины ощущалось если не отчаяние, то что-то очень близкое к этому чувству! Надо ли говорить, что сразу после ухода командира второго взвода я огляделся по сторонам, убедился в том, что на стандартных креплениях нет ни одной видеокамеры, и потребовал озвучить «уточненный» диагноз?
Лера облизала губы, покосилась на Богиню Войны и криво усмехнулась: — По утверждению Жени, все, что ты видишь вокруг Еремеева — не что иное, как декорации…
— Не понял⁈
— Его списали… — угрюмо ответила Афина. — Что самое грустное, вполне обоснованно, ибо шансов вернуть этот полутруп к жизни равны нулю. Нет, судя по всему, серию из доброго десятка операций проводили без дураков и в процессе сделали все, что можно и нельзя. Но медицина, увы, не всесильна, а тут, кроме обугливания большей части кожных покровов, дикого количества переломов, повреждений внутренних органов, разрывов спинного мозга, кровеносных сосудов и барабанных перепонок, тяжелейшей контузии и тэдэ поврежден череп. Что, как ты, наверное, догадываешься, не лучшим образом сказалось на состоянии головного мозга. Говоря иными словами, от силы часов через семь-восемь кумулятивный эффект от всего вышеперечисленного окончательно «сточит» жалкие остатки сил организма Виктора Викторовича, и его не станет.
Я поймал взгляд Рыжовой и вопросительно мотнул головой. Намек был понят влет и еще сильнее испортил ей настроение. Впрочем, планшет она мне все-таки протянула. И зачем-то ткнула пальчиком в текстовый файл, открытый во весь экран.
Вчитываться в объяснения было страшно, но я заставил себя собраться и прочитал коротенький абзац, почти половина слов в котором была выделена жирным шрифтом:
«Мы его не вытянем даже в том случае, если инициация произойдет мгновенно, полученный Дар включит регенерацию на уровне моей нынешней, все поврежденные внутренние органы мгновенно заменят на донорские, те идеально приживутся, а практически мертвый мозг внезапно исцелится…»
Я задавил вспышку дичайшей ярости, накатившей откуда-то из глубины души, вернул девайс обратно, пощелкал суставами пальцев, вытащил телефон и позвонил Дорохову…
…Министр обороны примчался в Бурденко в четыре пятнадцать утра. К этому времени одна из палат была проверена от и до, поэтому я проводил его туда, закрыл за собой дверь и тяжело вздохнул:
— Юрий Федорович, у меня есть основания доверять Евгении Алексеевне Бердниковой, как самому себе — она военный врач с очень серьезным опытом и личность, в принципе не умеющая строить замки на песке…
— Все плохо, да? — сообразив, к чему я веду, спросил он.
Я утвердительно кивнул:
— По мнению Афины, врачи клиники сделали все возможное, но боятся признать, что шансы Виктора Викторовича вернуться к жизни равны нулю, так как его мозг практически мертв, а остальной организм доживает последние часы…
Дорохов сжал кулаки и невидящим взглядом уставился в стену. То, что творилось в его эмоциях в этот момент, разом компенсировало все имевшиеся претензии: он по-настоящему сходил с ума от отчаяния и, в то же самое время, постепенно наливался дикой ненавистью к убийцам друга. А это чувство стало той самой последней песчинкой, которая мотивировала меня посвятить этого человека в свои планы. Тем не менее, прежде, чем делиться информацией, которая могла выйти нам боком, я со всей дури приложил Юрия Федоровича харизмой. А когда вгляделся в лабиринт его «Может быть…» и понял, что воздействие прошло, счел, что почти ничем не рискую, и продолжил монолог:
— Это не все, что я хотел вам сказать. Не знаю, в курсе вы или нет, но в октябре прошлого года Виктор Викторович попросил меня и Анну Аркадьевну поучаствовать в испытаниях экспериментального устройства, усиливающего эмпатию неким воздействием на так называемую область Бродмана…
Судя по всплеску удивления в эмоциях, он об этом не слышал, поэтому я со спокойной душой изложил заранее придуманную легенду:
— Где именно его создали и в каком направлении дорабатывали, Еремеев нам, естественно, не сообщал — просто привозил устройство на остров, ставил боевую задачу, забирал отчеты и все такое. Три первых тестовых испытания по сути, провалились: через считанные минуты после включения этой штуки накатывала все усиливающаяся головная боль и забивала чрезвычайно слабые подобия предсказанных ощущений. Зато в ночь с пятницы на субботу, то есть, во время праздничного банкета, посвященного моей победе над Шатуном, я
